«Тема горы и тема героя» / г. Мак-Кинли / Сев. Америка / 1998 / статья
Василий ГОЛОВАНОВ
ТЕМА ГОРЫ И ТЕМА ГЕРОЯ
16 января 1998 два российских альпиниста — Артур Тестов (Рязань) (32) и Владимир Ананич (40) установили мировой рекорд, поднявшись в разгар зимы на пик Мак-Кинли, самую высокую вершину Северной Америки (6.193). Они были торжественно приняты в сенате штата Аляска и стали героями Америки. И только наша страна не узнала своих героев
До-история
Тема горы возникает задолго до человека, в чудовищно- медлительном времени геологического движения, миллионов 50 лет тому назад, когда невероятное сжатие третичных пород вздыбило вверх исполинские массы материи, образовавшие то вспучивание, местами пробитое устремленными вертикально вверх потоками базальта, которое сегодня называется Аляскинским хребтом. Пережив сотню-другую оледенений, каждое их которых продолжалось несколько тысяч лет, гора наконец обретает приблизительно тот вид, в котором существует и поныне. Это монументальная, подавляющая своим величием твердыня с белоснежной вершиной и ведущими к этой вершине ребрами, напоминающими контрфорсы готического собора или гигантские узловатые корни, которые гора вонзила в землю. Меж этих каменных корней накапливается снег, превращается в лед. Лед достигает сотен метров толщины и под собственной тяжестью начинает сползать вниз — в такт гляциологическому времени, намного опережающему время камня, но все-таки в тысячи раз отстающему от биоритмов живого. Отроги ледника ветвятся, вздыбливаясь на поворотах горных долин, лопаясь на обрывистых участках.
Внизу из ледников рождаются многочисленные ручьи и реки, в которых скорость движения воды — и соответственно время — обретает наконец привычную всему живому скорость.
Последние две тысячи лет человеческой истории — лишь миг во времени горы. В самом конце этого мига гора получает название. Есть несколько топонимов, в том числе и русский:
Денали, Трелейка, Большая Гора. Все они называют гору как ориентир. Прикоснуться к ней человек еще не смеет.
В 1896 году молодой ученый Уильям А. Дики, производя топографические измерения на Аляске, с большой точностью определил высоту горы в 20 000 футов и установил, таким образом, что это не только самая высокая гора Аляски, но и высочайшая вершина всего североамериканского континента. На следующий год из честолюбивых соображений он предложил назвать ее именем только что избранного президента Соединенных Штатов от Республиканской партии Уильяма Мак-Кинли — уроженца равнин Огайо, равнодушного к горам. Несмотря на очевидное небескорыстие ученого, имя Мак-Кинли осталось за горой, хотя сам президент, через четыре года правления погибший от пули анархиста, похоже, совершенно забыт своими согражданами. Так гора впервые соприкоснулась с хронотопом человеческой истории.
История
Альфред Х. Брукс был первым белым, который, преодолев сотни километров тайги и тундры, кишащие кровососущими насекомыми, в 1902 году достиг отрогов Мак-Кинли и, выпутавшись из настоящего лабиринта окружающих бастион горы предварительных скальных укреплений, каньонов и рек, ступил на ее склон. Подниматься выше проводники наотрез отказались. “Аборигены Аляски испытывают сверхъестественный страх перед вечным льдом ледников”, — печально констатировал путешественник, которому потребовалось 105 дней, чтобы дойти до горы и вернуться обратно.
Когда в следующем, 1903 году, Джеймс Викерсхем проделал тот же путь с намерением подняться на вершину, индеец племени атабаска не без иронии спросил его: “Что вы думаете найти на вершине — золото?” Услышав в ответ, что белый человек хочет подняться на гору ради самой вершины, индеец рассмеялся и сказал несколько слов на своем наречии. “Что он говорит?” — спросил Викерсхем проводника. “Он говорит, что вы сумасшедший”.
Крошечное расхождение стрелок на историческом циферблате: индейцы жили еще в предрассветном покое, а европейская цивилизация ясно ощущала время “заката”. За пять веков великих географических открытий почти все земные горизонтали были исхожены, перед человечеством неотвратимо — как нерешенная задача — вставал мир вертикали. Не случайно развитие альпинизма совершенно естественным образом совпадает по времени с развитием авиации, а восхождение Хиллари и Тенцинга на “крышу мира” — Эверест — лишь на четыре года предшествует запуску первого космического спутника.
В 1912 году Билмор Браун и два его товарища почти дошли до вершины Мак-Кинли. Но за несколько сот метров до нее они были буквально прибиты к земле налетевшим штормом и, чтобы не погибнуть, вынуждены были вернуться. Первовосходителем в 1913 году стал Джонни Стак. У него было ощущение, что он видел Землю в окошко с небес.
Следующая попытка восхождения состоялась лишь в 1932 году и закончилась трагедией: оба участника погибли. Так открылся мартиролог горы, своеобразная книга ее расчетов с человечеством.
Один русский парень
Когда в 1994 году Артур Тестов впервые появился в поселке Талкитна, откуда начинают свой путь на гору все альпинистские группы, отношения пика Мак-Кинли с человечеством вполне определились. Гора пережила нашествие честолюбцев в начале века, послужила своеобразным полигоном американских вооруженных сил в годы второй мировой войны (до сих пор лучшими для восхождения на гору считаются армейские высотные ботинки “Бани-бутс”) и к концу 70-х годов стала просто одной из тех мировых гор, восхождение на которую обязательно для альпиниста высокого класса. Свой статус гора поддерживала довольно ревностно: в 1956 году из 18 претендентов на ее вершину она отвергла всех. В 1995-м — 702 из 1202. Убивает она в среднем 4 — 5 человек в год, но иногда в два-три раза больше. Это подтверждает альпинистское кладбище в Талкитне с полусотней могил тех, кто погиб на горе и удостоился захоронения. Многих просто не нашли.
Зимние восхождения на Мак-Кинли очень долго считались невозможными: в 400 километрах к югу от Северного полярного круга даже в июле на подступах к вершине обычны морозы порядка минус 20оС. А зимой к лютой стуже добавляется сильно укороченный приполярный день продолжительностью всего 4 — 5 часов. Однако в феврале-марте, когда день возрастает до 10 часов, несколько попыток восхождения все же увенчались успехом. Первыми 28 февраля 1967 года на гору поднялись американцы во главе с Артом Дэвидсоном. Победа была оплачена дорого: один человек погиб, все получили серьезные обморожения. После восхождения Арт Дэвидсон написал знаменитую среди альпинистов книгу: “Минус 148о по Фаренгейту”. По шкале Цельсия это минус 100о — с учетом ветра. И хотя это не абсолютный, а условный показатель “суровости климата”, складывающийся, собственно, из температуры (минус 57оС), влажности воздуха и скорости ветра, он все же красноречивее других удостоверяет, что зимний Мак-Кинли представляет из себя сущий ад.
После Арта Дэвидсона и двух его спутников в этот февральско-мартовский ад поднялись еще 10 человек. Одним из них был Наоми Уемура, возможно, самый поразительный альпинист-одиночник XX века. После Эвереста пик Мак-Кинли показался ему несложной вершиной. Он сказал, что “сделает” (американизм) ее за неделю. Демонстративно взяв продуктов на семь дней, он бесстрашно вылетел на встречу с судьбой. Подъем на вершину отнял больше времени, чем предполагалось, и соответственно больше сил. На спуске с горы, на узком гребне, круто обрывающемся вниз, к леднику, Уемура был подхвачен штормовым снежным вихрем и исчез навсегда…
И только один безумец — опасно, смертельно влюбленный в горы — американец Джон Ватерман в 1979 году попробовал подняться на гору в период, который на Аляске называют “мертвой зимой” (“death of winter”), в декабре. Через десять дней он вызвал самолет. “Гора победила меня, но не взяла мою жизнь”, — сказал он на пресс-конференции. В общем, зимой Мак-Кинли продолжал оставаться неприступным, когда Артур Тестов появился в поселке Талкитна.
Герой не был бы героем, если бы не увидел в этом вызов и шанс для себя. А Артур Тестов родился в русском городе Рязани для какого-то большого, невиданного дела. В прошлом у него была пара семитысячников и мировой рекорд перехода через пустыню Каракумы в жаркое время года — без связи, в режиме полной автономии. Но герою мало одного подвига. У Артура было имя героя, молодость, сила, бесстрашие. Честолюбие, индивидуализм и прочие качества, необходимые герою, у него тоже были налицо, причем в превосходной степени, что даже привело к конфликту в команде (собранной для проекта “семь вершин”, который потом распался). Однако именно команде Артур обязан главной удачей того лета. Этой удачей стал не подъем на вершину, а человек. Врач команды, удивительно мягкий и скромный человек с уникальным чувством юмора, Владимир Ананич, по характеру — полная противоположность Артуру, “волку-одиночке”. Возможно, именно поэтому они и образуют со временем идеальную для восхождения пару.
Неудача
Неудача, как известно, ломает слабого, а сильного только раззадоривает.
Артур не нашел денег на экспедицию в 95-м, поэтому в 96-м выгреб все, что было у друзей и родителей, взял в долг и весной уехал в Америку.
“…Мой напарник-москвич не рискнул поехать со мной, ибо совершенно неясно было, где и как мы будем жить и удастся ли нам вообще собраться для восхождения. Я действительно несколько месяцев кантовался в Сиэтле, штат Вашингтон, по разным русским знакомым, экономя на всем и закупая снаряжение. Напарник прилетел, когда я сообщил ему, что все готово. В Талкитне старший рейнджер Дэрил Миллер разговаривал с нами сквозь зубы, с крайним недоверием глядя на “молодых”, которые замахнулись невесть на что. Экспедиция была зарегистрирована, он сам проверял наше снаряжение и экзаменовал на знание горы. Но факт: отпускать ему нас не хотелось. Правда, напарник мой оказался психологически совершенно не готов к тому, что нас ожидало. На горе нельзя жить “по-прежнему”, иначе ты погибнешь. Он был очень силен физически, но на 14-й день, после ночи, когда ветер буквально распиливал снег вокруг нашей пещеры, тряся ее, как погремушку, он сказал, что дальше идти не может. В конце концов я пошел один: я не надеялся на благополучное восхождение, но должен был отработать свое до конца. Вечером первого же “одиночного” дня я провалился в трещину.
Чтобы выбраться, пришлось обрезать волокуши со снаряжением. Все. Через пару дней мы вернулись в базовый лагерь, откуда нас сняли. В Талкинте все радовались, что мы живы-здоровы, и были убеждены, что того, что мы получили, с нас достаточно. Только одна корреспондентка спросила, собираюсь ли я попробовать еще раз. Я ей ответил, что да…”
“…Иногда в спортивных барах и на альпинистских вечеринках в Сиэтле мы слышали взывания к нашей совести: нас называли лжецами, потому что, по общему мнению, не только подняться зимой на Мак-Кинли невозможно, но и говорить о намерении сделать это бессовестно…”
Дневник Артура
В феврале прошлого года мне позвонил незнакомый человек и вежливо поинтересовался, не заинтересует ли меня такой сюжет, как неудачное восхождение на Мак-Кинли? Неудачное, но рекордное, потому что в разгар зимы никто еще не выдерживал на горе 17 дней. Я устал от неудач, которые претерпевает Родина, но договорился о встрече и, просмотрев дневник восхождения, счел его достойным опубликования в приоритетном порядке для оздоровления гнетущей атмосферы в средствах массовой информации.
Опубликование состоялось в блаженной памяти журнале “Столица”. Человек же оказался вице-президентом медицинского издательства “Практика”, и когда я спросил его, какое, собственно, он имеет отношение ко всей этой истории, он неожиданно сказал:
— Дело в том, что я собираюсь идти с Артуром в следующем году…
Это и был Владимир Ананич.
Кроме него, быть может, только один человек поверил в то, что неудачная попытка — не последняя.
Однажды в “Roadhouse Hotel” в Талкитне, где Артур снимал какую-то конуру с телефоном, пытаясь как можно больше понять в американской и в своей жизни, этот телефон зазвонил.
— Это Артур? — спросил незнакомый голос и, получив подтверждение, произнес: — Это тоже Артур. Арт Дэвидсон.
— А что же он мог тогда сказать тебе? — спросил я потом Артура.
— Он просто сказал: “Приезжай”.
Арт Дэвидсон
Арт Дэвидсон — огромного роста 53-летний радостный человек с длинными рыжими волосами и распахнутой душой — тип американца, который нечасто встретишь даже на Аляске, не говоря о “других штатах”, как аляскинцы называют, собственно, США. У него легкая спортивная походка, хотя после зимнего восхождения 1967 года на ногах не хватает половины пальцев. В горы он давно не ходит, а пишет очень интересные книги о культуре малых народов мира. У Арта недалеко от Анкориджа дом в лесу на склоне холма, где он живет с женой-эскимоской и детьми.
“…Зимний альпинизм на Денали невозможен не столько из-за технической сложности, сколько из-за невообразимого риска. Несколько альпинистов с мировыми именами погибли из-за того, что были моментально заморожены. В зимние месяцы ветер скоростью до 160 км/ч срывается с верхних краев горы.
Сочетание ветра и крайнего холода не поддается измерению… Гималаи — тропики по сравнению с Денали… Климат горы — один из самых неприемлемых на Земле…”
Справка рейнджерской службы национального парка Маунт-Мак-Кинли
Когда летом прошлого года Артур с Володей приехали вдвоем на Аляску, чтобы как следует полазать по горе перед зимой, они поселились в Анкоридже в какой-то затрапезнейшей гостинице, в подвальном номере с голыми оштукатуренными стенами и стойким запахом средства от насекомых. Позвонили Арту Дэвидсону. Он обещал немедленно приехать и пропал на два часа.
Анкоридж не такой уж большой город, чтобы за два часа не добраться в любой его конец даже пешком. Артур занервничал. Володя пил пиво и вслух переживал за друга. Все это время Арт Дэвидсон разыскивал эту злосчастную гостиницу, а потом и их самих в подвале. Втянув носом воздух, он оглядел помещение и сказал:
— Не нужно больше останавливаться в этой гостинице…
И пригласил к себе домой.
После того как они двадцать дней провели на Мак-Кинли тренируясь, он вновь поселил их у себя, “грамотно откормил после горы” и в заключение сказал:
— Если вы соберетесь на гору в декабре, пожалуйста, оповестите меня заранее, потому что я планировал поездку к аборигенам Австралии, но перенесу ее на февраль, если вы приедете…
Воистину, это возвышенный человек! Сколько доброжелательства, заботы и надежды в одной фразе!
Проводы на тот свет
Помню замечательно тихий вечер позднего лета, когда мы с Володей и Артуром смотрели снятый на горе фильм и разглядывали большую фотографию Мак-Кинли, сделанную с самолета Бредфордом Уошберном. На ней вся гора с запада видна как на ладони: язык ледника, в двух местах сильно разбитый трещинами, каменная стенка Ветреного Угла, тот самый гребень, на котором погиб Уемура, и, наконец, вершина с небольшой седловинкой посредине. В сравнении с горой человек даже не блоха, а пылинка. Чтобы уяснить себе возможности этой пылинки, я выбираю на снимке отрезок длиной сантиметра в три и спрашиваю:
— Вот отсюда до сюда — сколько?
— Летом — один дневной переход.
Но летом солнце здесь едва садится, и день длится бесконечно…
— Хорошо, а куда вы поднялись в декабре 96-го?
— А этого места здесь нет, — говорит Артур. — Оно ниже, не вошло в
кадр.
Вот как… А я-то воображал, что понимаю что-то! Через две недели подъема они так и не вошли в “кадр”, внутри которого, собственно, и ждали их главные испытания. Впервые что-то похожее на ужас охватило меня…
Меж тем публикация в “Столице” принесла свои плоды. Проектом заинтересовалась компания “Видео Интернешнл”: в наши дни не так-то просто оказаться причастным к рекорду, который навсегда останется в истории.
Получив спонсорские деньги, Артур уже в октябре улетел в Сиэтл заказывать снаряжение. Володя улетал восьмого декабря. Когда я позвонил ему накануне, он крутил педали велотренажера и шумно дышал в трубку. Я хотел сказать что-то напутственное — и не находил слов. За время нашего знакомства я подружился с ними и полюбил их. А тут… Я ведь отдавал себе отчет, что смерть и слава ходят в равной близости от этого начинания…
— Вы уж возвращайтесь, ради Бога…
Володя понял меня.
— Знаешь, — сказал он в трубку, сопя, — у меня в семье три человека умерло за три года…
Так что, если еще и я… Как-то неудобно будет перед родственниками…
После володиного отъезда в газетах появилось несколько идиотских сообщений, основанных на каких-то очень окольных слухах: в одном утверждалось, например, что на покорение Мак-Кинли вышла международная экспедиция, в составе которой есть один российский участник.
В другом сообщалось, что экспедиция наша, и даже поименно назывались ее участники, фотографии которых были тоже помещены. Любопытно, что это фотографии каких-то совершенно посторонних людей.
Так они и улетели на Аляску — с чужими лицами…
«Обычное снаряжение»
— Может быть, все-таки “Бани-бутс”? — спросил недоверчивый рейнджер Дэрил Миллер, проинспектировав снаряжение экспедиции в Талкитне.
— Нет, — сказал Артур. — В “Бани-бутс” люди всегда обмораживались, а эти сапоги с вкладышами выдерживают до минус 70о, так они сказали.
Дэрил Миллер не был бы самим собой, если бы не произнес:
— They say… (“Это они сказали…”)
Профессия сделала его недоверчивым. Зимой спасработы на Мак-Кинли не ведутся. Они бессмысленны. Но если человек решил потягаться с горой в зимнее время, то он, Дэрил Миллер, не может ему запретить делать это, если все подготовлено по правилам. Но не переживать за этих психов он тоже не может. Когда русские полезли на гору в декабре 96-го, он не хотел только, чтобы они погибли. Все остальное он знал: у них ничего не получится, они уедут и не вернутся. Никто никогда не возвращался, чтобы попробовать второй раз. Все так и вышло. Гора не пустила их. Но когда один из них сказал, что пошел один и провалился в трещину, он не поверил. Но на всякий случай сел в самолет и полетел взглянуть на то место, где, по словам этого русского, он оборвался. И тогда убедился, что это правда. Поэтому сейчас, когда они вернулись, чтобы попробовать снова, он переживает за них больше…
О снаряжении приходится говорить особо, поскольку для участников подобных восхождений оно так же важно, как скафандр для космонавта. Ибо после окончания туристского сезона Мак-Кинли действительно обращается в царство холода, где вольготно чувствуют себя лишь очень древние стихии, где человека быть не должно, где он не подразумевается природой, которая оставила ему довольно места внизу, чтобы здесь не связывать себя никакими моральными обязательствами перед человеческим родом…
По существу, только появление специальной теплоизолирующей синтетики сделало возможным длительное пребывание альпинистов на горе. Я спрашивал Артура, что было бы, если бы они были одеты в обычную очень теплую одежду — ну, скажем, как летчики: в унты, хлопчатобумажное белье, свитера, маски, меховые комбинезоны? Он отвечал, что для хождения по горам унты не подходят из-за мягкой подошвы, а все остальное — потому что собирает и впитывает влагу, пот. А в тех условиях это означает последовательно: переохлаждение, обморожение, смерть.
Вопрос: А что стало бы с Сашей Никифоровым, если бы вы погибли?
Артур Тестов: Он мог бы попытаться спуститься до базового лагеря и вызвать самолет. Но скорее всего это ему не удалось бы.
Он знал об этом. Каждый из нас отдавал себе полный отчет в том, на что он идет…
Рацион Артур составил сам, набросав список продуктов за час перелета из Сиэтла в Анкоридж. Все было куплено в одном месте: чек в супермаркете был длиной полтора метра. Это потрясло американцев, поскольку журналисты упорно называли Артура “монтажником-высотником”, отказывая ему в праве называться путешественником. Монтажник вроде не должен разбираться в тонкостях высотной диеты, а о том, что Артур давно занимается проблемой оптимального для дальних переходов питания, газеты не сообщали. Рацион был составлен из сушеных и сублимированных продуктов с различными вкусовыми и питательными добавками. Был чай, растворимый кофе, концентраты сока и бульона, сушеная папайя, мультивитамины в таблетках. Из обычных продуктов только сыр, масло, сахар и “энергетические заряды” (типа сникерсов с различной начинкой). Из экзотики — довольно много курева и ром.
Американцы не удержались от того, чтобы не откомментировать “вредные привычки” сумасшедших русских согласно своим представлениям о правильном образе жизни. Еще в Анкоридже телегруппа взяла у участников предстоящего восхождения интервью, и вскоре в новостях появился забавный сюжет:
— Снаряжение у нас обычное, — слышен голос Артура (в это время камера делает наезд на блок “Кэмела” и бутылку рома), — только ботинки особые…
Хорошо еще, что телевизионщикам не попалась на глаза “Общая психопатология” Карла Ясперса, которую Володя Ананич, терзаемый своим издательским долгом, прихватил с собою для чтения, но, приступив к упаковке снаряжения, вынужден был оставить, ибо габариты и вес книги (1,9 кг) в критический момент могли дорого обойтись ему…
Одно маленькое происшествие, которое, по счастью, не произошло
Поселок Талкитна зимой — довольно-таки скучное место. Девять дней нелетной погоды, поздний рассвет, ранний закат, гонки собачьих упряжек — и вот уже участники экспедиции черпают вдохновение в пивном баре или слоняются по гостинице из угла в угол. Но на десятый день — хотя погода вроде бы не предвещала — вдруг появляется Джей Хадсон, лысеющий флегматик с водянистыми глазками, владелец пары самолетов и лучший пилот в округе, и объявляет: “Все, полетели”. Это человек с абсолютным чутьем на погоду.
Понял, что есть безопасных часа четыре. И вонзился.
Все происходит моментально, буднично, как будто не по-настоящему: погрузка, выгрузка, белый снег горы, красный самолет на ее склоне… Они подталкивают его, помогая развернуться…
— Bye-bye, — машет рукой летчик Хадсон, как будто они прощаются до завтра после вечеринки.
— Bye, thank you very much! — кричат Артур, Саша и Володя. Как будто он помог им успеть на поезд, к которому они боялись опоздать.
Самолетик разбегается, отрывается от земли и, превращаясь в звук, растворяется в белой пустоте…
21 декабря 1997 года.
“…Я счастлив, — вздыхает наконец Артур, — потому что началось. И потому что нет никого и ничего в жизни, кроме нас троих на этой горе… Часов за шесть вырыли самую большую из всех наших пещер, перепаковались, оставив здесь, в базовом лагере, аварийный запас продовольствия и горючего…”
На следующий день — образцовый выход: впереди Артур, в красном комбинезоне, с рюкзаком и с лестницей на поясе (лестница должна помешать ему улететь слишком глубоко в трещину, случись что). За ним — Володя в синем комбинезоне с рюкзаком и волокушами, гружеными снаряжением, последним — с тем же грузом только в желто-зеленом — Саша Никифоров. Саша — самый молодой (29) и самый смиренный участник восхождения, которому изначально была предуготована только вспомогательная роль (“он должен был помочь нам тащить и копать, чтобы мы чуточку лучше сохранились к моменту, когда полезем на гору”).
Помнится, меня это высказывание поначалу поразило своей нездешней прямотой. Но потом я понял, что на горе люди не нуждаются в иносказаниях.
Это гора может изъясняться намеками, которые лучше понять сразу…
Вечер. Артур начинает рыть пещеру для ночевки. Истово вгрызается в снег… Пещера строится так: сначала в снегу выкапывается довольно глубокий туннель. В конце его делается квадратный вход, за ним — тамбур для вещей и дальше — “комната” с “кроватью” из снега, чтоб удобнее было сидеть. Работают втроем: один копает, другой выбрасывает снег к выходу, третий — наверх. Копает Артур. Зарывается вглубь. Пока не пробивает дыру… в огромную трещину, над которой он стоит с лопатой. Как назло, обвязка снята, лестница, естественно, тоже наверху, и если б снег не был так плотен…
Хуже могло бы быть только одно: не пробив дыры, выстроить пещеру прямо над этой трещиной, вселиться туда со всем барахлом и на второй день путешествия улететь всем вместе вниз…
В мире есть один человек, который лазает в трещины ледников. Но и он не спускался ниже 200 метров. Так что, и он до конца не знает, что там, внизу.
Намек горы был предельно ясным, предельно честным.
Один километр вертикали
Посчитав, что Аляска находится восточнее Чукотки, я решил, что новый год приходит туда на 12 часов раньше, и в полдень 31 декабря пожелал им удачи. Я желал им обойти обрывы и удержаться на скальных и ледовых стенах.
Я думал, что они уже на подступах к вершине, — ведь времени прошло, казалось, много. Я думал, что гора — это вертикаль, камень и лед.
Все расчеты оказались неверными: новый год приходит на Аляску последним, и в тот момент, когда у нас за окном перекатывалась веселая новогодняя канонада, у них был день. И сидели они в гуще непроглядных облаков на леднике все еще ниже той отметки — 3.600, — до которой Артур поднялся в прошлом году. Чинили снегоступы, пили ром и мысленно присоединялись к друзьям в Рязани и в Москве.
Подъем на Мак-Кинли поначалу очень пологий, очень долгий. Подъем сквозь убийственный ветер и слепой туман. И холод — повсеместный, изнуряющий, час за часом, день за днем, недели напролет… С двух до трех тысяч метров по вертикали они поднимались 9 дней. За это время вырыли 6 пещер. Три дня вообще не высовывались: погода бомбила немилосердно, как, например, накануне нового года. “…Ничего не видно. Справа-сверху висит ледопад, слева-снизу много трещин, а наверху, за взлетом — я знаю — нас ждут громадные трещины-впадины. Чтобы никуда не влипнуть, остаемся встречать праздник здесь…” (дневник Артура). В общем, этот первый километр вертикали они “подняли”, быть может, с наибольшим трудом. Шли меж двух отрогов горы, за которыми не видно даже вершины. “Абсолютная предсказуемость программы каждого дня: не провалиться в трещину, идти, копать. Шли иногда не больше 2,5 часа, потом снова зарывались. Как грызуны: чуть утихло — выскочили наружу; задуло — юрк в норку” (Володя). Если бы не неудача 1996 года и не летнее изучение маршрута, в один прекрасный день они скорее всего просто потеряли бы представление, в какую сторону идти.
Через две недели они обогнули Ветреный Угол и вновь увидели вершину. Погода на верхнем леднике была другая: ветер и чистое небо. Внизу над ледником застыли снежные облака.
“Вечером в свете красного солнца языки поднятого ветром снега похожи на языки пламени. И сплошной пожар на горах и в голове…” (Артур).
«Роджер, Роджер»
Высота 4.200. Ледник подступает вплотную к стене, вздымающейся к вершине. Краткая ясность погоды позволяет разглядеть гору во всем ее великолепии. Крахмальная белизна снега. Снег оранжевый, как песок пустыни, в лучах заходящего солнца. В небе проступает какая-то космическая чернота, словно небо стало тоньше. Серый свет. Серый, как сталь, снег. Северное сияние. Гладкие ледяные стены и острые, покрытые льдом гребни вызывают какие-то металлургические ассоциации. А пухлые облака, из которых, как острова, торчат вершины близлежащих гор, напоминают “мыслящий океан” Соляриса. Тишина. Ни звука. Потом где-то лопается лед и словно по команде ветер начинает острить свои ножи о гребень: в голубом небе видны белые “флаги” снега. Это флаги смерти. Наверху — шторм.
Раз в пять-семь дней пролетает самолет. Они спешно настраиваются на его волну: “Я русский, я русский, у меня все в порядке, собираемся делать то-то и то-то, как поняли меня?” “Роджер, роджер”, — отвечает пилот, что на языке радистов Аляски означает “вас понял”. Самолетик превращается в звук и исчезает…
На высоте 4.200 с запасом горючего, продуктов и части снаряжения остался в пещере на леднике Саша Никифоров. Артур с Володей двинулись дальше.
Впереди было два километра вертикали. Что это были за километры, я не знаю, поэтому вместе с читателем просто пробегаю по страницам дневника Артура:
“…Headwall — это ледовый склон в 50о. Здесь наработались как черти, потому что на подходе к одному из ключевых мест началась непогода, а самый трудный участок пришелся на снежный шторм… Когда я провесил последнюю веревку и вылез на гребень, я еще что-то мог видеть в снежной буре, а Володя просто добрался до меня по веревке, не видя, куда она ведет. К счастью, я успел приметить место для пещеры. Мы начали закапываться и нашли старую американскую нору, с низким потолком, без “кровати”…
“…Журналисты всегда задают дурацкий вопрос: “зачем?” Зачем я это сделал? Знают, что ответить на этот вопрос в двух словах нельзя и никто никогда всерьез не говорит, — и все-таки спрашивают…”
Артур
Ночью нас замело. Помещение маленькое, и кислорода мы сожрали легкими больше, чем небезопасно. Не горят ни зажигалка, ни свечи, ни примус.
Медленно начинаю откапываться. Снега набило метра два, и я в конце концов оказываюсь в узком туннеле с торчащими внутри пещеры подошвами ботинок.
Приходится копать осторожно, дышать реже и плавней. Чтобы не сбить дыхание. А то пока Док сообразит, чего это я задергал ногами и затих, я буду уже с Богом разговаривать. Кое-как все сделал правильно и высунул голову наружу. А там дует так, что нос по ветру разворачивает… Целый день “откапываемся”. Иначе в этой низкой пещере от неподвижности загнешься…
На другое утро выходим по гребню вверх, но буквально через 20 шагов возвращаемся. С таким ветром рискуем быть сдутыми, да в завесах снега и не видно почти ничего. Не хотел я вылезать на этот гребень, но пройти другим маршрутом по ледовому склону прямо вверх зимой нельзя из-за краткости полярного дня. Поэтому сидим в этой норе, ожидая хотя бы трехчасового “окна”, когда можно будет проскочить опасный участок и зарыться снова…”
“…Шли целый световой день, хоть и медленно. Вышли на 5.200, нашли удобное для пещеры место с отличным видом на юг, на весь Аляскинский хребет. Надеемся утром выйти дальше к перевалу Денали для устройства последнего “штурмового” лагеря…”
Ночью начался ураганный ветер, который дул пять дней. Медленно, но неуклонно, словно напильником, стачивал крышу пещеры, пока в ней не засияли дыры. Артур заделывал дыры пуховкой, спальником и прочими подручными вещами. Когда ветер чуть-чуть поутих, они смогли вылезти наружу и немножко подремонтировать крышу:
подсыпать снега, построить защитные стенки. Но все равно, при постоянно работающем примусе и закупоренном входе, в пещере было минус 37о. Артур записывает: “Иногда ходим по окрестному плато, шатаясь от бьющего ветра и держа голову руками, чтоб не оторвало и меньше замораживало маску на лице…”
Потом было три часа тихой погоды. Артур походил, просмотрел путь наверх. Появился самолет. Володя вышел на связь. Пилотом был Джей Хадсон.
“Если будет хорошая погода, попробуем подняться на вершину за один день. Промежуточный лагерь строить не будем. Пойдем отсюда за один день. Как поняли меня, Джей?”
— Роджер, роджер.
После этого “дуло” еще три дня.
Прогулка с красным фонарем
Человек может застраховаться от всего, кроме самого себя. Видимо, пятидневное ожидание сыграло в этой истории роль сжатой пружины: в какой-то момент Артур решил рискнуть. Естественно, у них нашлись и разумные доводы в оправдание рисковости: устраивать еще один лагерь на втором перевале, на высоте почти 6.000 — значило терять и силы и время, силы на такой высоте восстанавливаются очень медленно, мозги соображают процентов на 50, сопротивляемость холоду резко падает… Так что неизвестно, чем бы обернулась эта “штурмовая” пещера — убежищем или засадой. Тем более что непогода могла прижать их здесь до февраля, а февраль, хоть и не первые числа — уже “хоженый” месяц. И все равно, то, что они совершили, — совершенно невероятно. Здесь каждое слово надо понимать буквально: совершенно невероятно.
Летом сильные альпинистские группы поднимаются с 5.200 до вершины, но летом у них — непочатые резервы света и сравнительно ровная погода. А Артур и Володя точно знали, что светового дня им не хватит и холод убийственный. Но рванули. “Без всего”, налегке. Имея с собой только запас продуктов на сутки, видеокамеру, аккумуляторы к ней, фотоаппараты, эмблемы, флаги, две пары запасных огромных рукавиц, ледоруб и прочее альпинистское “железо” и красный фонарь для велосипедистов, мигающий подряд 300 часов, который они решили оставить на вершине, чтобы, в случае чего, американцы могли убедиться…
Вышли в 10 утра. В 14.30 на высоте 5.900 Артур снял последние кадры на видео: “Десяти секунд настройки камеры хватало, чтобы аккумуляторы и пленка замерзали настолько, чтобы снимать было невозможно”. Отсюда, с небольшого плато, вершинная башня Мак-Кинли казалась неправдоподобно близкой. “Тогда я решил, что дойду, чем бы это ни кончилось. До этого я был уверен, что что-нибудь заставит нас вернуться назад…”
Еще полтора часа подъема — и в 16.00, за час до заката, они на вершине. Поразительнее всего, что за пять минут до этого момента — во расчет! — из-за горы вынырнули два американских самолета и стали летать вокруг. Пытались связаться с ними, но связь была плохая. Впрочем, и так все было очевидно. Американцы снимали их на фото и на видео. Правда, видеосъемка их на вершине так и не получилась: ветер качнул самолет, и оператор… ну, испугался. Не смог снимать. А на фото все отлично: залитая розовым светом вершина горы парит над окрестностью, погрузившейся в синие вечерние тени. На вершине — две фигурки. “Красный комбинезон Тестова светился как неоновый в последних лучах солнца, — передал журналистам рейнджер Чип Форо, который был в самолете. — Мы облетели их кругом и видели со всех сторон”.
Это и была победа. Они сфотографировались с флагом спонсора — “Видео-Интернейшнл” и с флагом Аляски. Артур мечтал сняться на вершине с гербом Рязани, но герб ему так и не удалось достать. Он с горечью записал в дневнике по этому поводу: “Коммерсанты и власти родного города полностью проигнорировали нашу экспедицию — наверно, потому, что “не будет стриптиза” и призовой телеигры с передачей приветов родным и друзьям по списку. Сам я сделать герб не мог, мне его никто не дал, а купить невозможно…”
Ну а потом был спуск. Когда стало совсем темно, Артур привязал к ноге красный мигающий фонарь, чтобы Володя видел его. Это был тот самый фонарь, который они хотели оставить на вершине как доказательство. Поднимался ветер.
Погода портилась. Звезд на небе не было.
Через три часа они вышли точно к пещере.
“У него есть какой-то секрет хождения в условиях нулевой видимости, — сказал Володя Ананич. — Но как он это делает, я не знаю.
Для меня это фокус покруче тех, что делает Дэвид Копперфилд…”
«Никаких проблем…»
Большинство альпинистов гибнет на обратном пути: это общеизвестный факт. Вложив все силы в победу, попадают в те же ловушки, что на подъеме удалось обойти. Гибнут от усталости, от того, что главное, кажется, позади. Но на гору мало взойти. С нее нужно вернуться.
Артур шел на грани допустимого риска: чтобы обойти проклятый гребень, который опять вывесил снежные “флаги”, решил спускаться напрямую — без навески, чтоб не возиться долго. Пару раз то Артур, то Володя “улетали” вниз по ледяному склону, по очереди ловя друг друга. “Во время одного из таких срывов Док порвал себе какую-то связку на плече, но это не помешало ему отработать спуск до конца…”
“…Устали как собаки, но до темноты дошли до пещеры, в которой Саша 10 дней ждал нас. Оказывается, все эти дни здесь мела пурга и он днем и ночью каждые 2,5 часа вставал по будильнику и откапывался, чтоб не замуровало…”
Мы опускаем подробности четырехдневного спуска, чтобы скорее успеть к хеппи-энду. Раннее утро 20 января: “великое топтание” (подготовка аэродрома), стрелка часов, неумолимо ползущая к полудню, усталость, откуда-то взявшееся чувство, что “сегодня не прилетят”. И вдруг — два самолета, полные журналистов, ящик пива, недоумение: “А где же мы-то полетим?” И, наконец, появление Джея Хадсона на самолете до предела залитом горючим на тот случай, если их — как это всегда бывало раньше — придется доставлять в больницу в Анкоридж.
Увидев их невредимыми, флегматичный Джей Хадсон заорал, как
мальчишка:
— Черт возьми, я ведь первый сказал, что они дойдут!
Апофеозом этого дня, конечно, стала фраза Саши Никифорова, сказанная на пресс-конференции в аэропорту. На вопрос какого-то
журналиста, как это было, Саша, в пределах своего владения языком, правдиво отвечал:
— No problem, absolutely…
Проклятое «зачем»
Тема героя возникает в самом конце этой истории. Возникает как щемящая, расщепленная нота. Ибо когда мир полон подделок, героев- -телевидения и таких же ненастоящих, раздутых кумиров, обожаемых загипнотизированной публикой, все настоящее вызывает раздражение и неприятие.
Героев любил XIX век, а век XX, настоящим хозяином которого стал потребляющий обыватель, не любит героев. Он отказывает им в праве называться героями, ибо “хозяину жизни” непереносимо, что кто-то в чем-то может превосходить его.
Но мы — люди — не равны. Одних Бог одарил особым инженерным умением, других — способностью складывать слова, третьих — поразительной терпеливостью земледельца, четвертого — бесстрашием героя. Рождение путешественника в результате выдающегося восхождения, по-моему, такая же прекрасная и редкостная вещь, как рождение талантливого писателя или художника. И только обывателю, обделенному талантами, постыла бывает та минутная слава, что за годы труда и неудач все-таки иногда выпадает герою.
“А что они такого совершили, в сущности?” — ревнуя, вопрошает он. Или: “В сущности, они просто несчастные люди”. — “Почему несчастные?”
— “Как почему? Потому что они не могут довольствоваться тем, чем довольствуются все, им нужны сверхнагрузки, самоубийственный риск, чтобы почувствовать кайф жизни, который нормальный человек ощущает и так”.
Когда я слышу разглагольствования подобного рода, мне хочется рассмеяться. Я не убежден, что “нормальному человеку” ведом тот же кайф.
Кроме того, в этих рассуждениях все перевернуто с ног на голову. Потому что артистизм любого рода — это прежде всего дар. Этот дар достается одному человеку, но разделяется всеми, кто понимает, что одаренность одного не ущемляет одаренности другого. Герой принадлежит всем, кто способен им восхититься. Отвергать героизм принципиально могут лишь безнадежные посредственности и трусы.
Да, альпинистам случается проделывать невероятные вещи с собою и вторгаться в пространства, для всех нас остальных запретные. Смертельно опасные. На собственном опыте альпинист разрешает вопросы, которые — только иными способами — из поколения в поколение ставятся и решаются мыслителями и художниками. Это вопросы о жизни и смерти, о смысле бытия и высшей силе. Каждый, кто идет в горы, напрямую работает с теми стихиями, с которыми другие сталкиваются лишь опосредованно. И если творческая неудача порой бывает чревата неприятностью типа самоубийства, то для альпиниста жизнь — всегда на кону. “Зачем?” Затем, что каждый рождается для того, чтобы наилучшим образом делать то дело, для которого рожден. Чтобы этим делом выпытать у жизни ответ на “проклятые вопросы”… Джон Ватерман, пытавшийся “взять” зимний Мак-Кинли в 79-м году, однажды вышел из дома, оставив на столе записку: “Ушел в горы… с любовью”. Ушел в нестерпимую заоблачную красоту, в полную осмысленности, трудов и покоя жизнь, которую не смог обрести внизу. Ушел, чтобы никогда не возвращаться.
Это — один из возможных ответов. Гибель Уемуры — тоже ответ. В нем слышны интонации прозы Юкио Мисимы и самурайское презрительное молчание перед смертью…
Совсем иным — рыцарским подвигом — дышит жизнь итальянского альпиниста Рейнхольда Месснера. Чем-то очень человечным, очень добрым — жизнь Арта Дэвидсона.
В том, что сделали Артур Тестов и Владимир Ананич, есть что-то от нечаянной радости. Страна не в лучшей олимпийской форме, народ озлобился или забил на все, и вдруг они неожиданно появляются на вершине горы и приветливо машут оттуда руками. И я призываю всех, кто на это способен, порадоваться за них. Конечно, американцы отнеслись к их победе очень ревниво; им бы хотелось увидеть на горе “своих” героев, но в конце концов они были вынуждены радоваться нашим, ибо дар, как известно, принадлежит каждому, кто способен его принять…
Человек с того берега
Когда пресс-конференция в аэропорту закончилась, Артура, Володю и Сашу повели в бар “62-я широта”, где собрались все знакомые: Арт Дэвидсон, Дэйв Джонстон, недоверчивый рейнджер Дэрил Миллер и азартный флегматик Джей Хадсон, журналисты, хозяин гостиницы, где живал Артур, — в общем, все, кто хотел разделить с русскими их победу. И с той стороны реки пришел человек, известный в Талкитне по кличке Триггер (“Курок”), которому летом ребята помогали строить лесу хижину. Но не достроили, и он живет, как и прежде, в палатке с дизель-генератором, который заводит, когда его подруга хочет поиграть в компьютерные игры. Кроме палатки, подруги, дизеля и старого раздолбанного джипа у него ничего нет: так ему нравится.
Вот, он тоже пришел. Пришел не затем, чтобы погреться в лучах чужой славы или поесть-попить “на халяву”. Он пришел поблагодарить героев за то, что они сделали. И принес им подарки: плащ, кроссовки и бейсболку. И он вкусил радость победы, по праву разделив ее со всеми, кто был к ней причастен. Он тоже получил эту победу в дар.
И только российский консул в Сиэтле никак не отреагировал на нее — даже после того, как героев принял сенат штата Аляска. Похоже, он из тех, кто отрицает героизм принципиально.
Должно быть, много смотрит телевизор.
