Невыдуманная история

Александр Тузлуков

Время события – сентябрь 1984 года

Тот, кто интересуется географией вообще и горными системами, в частности, легко отыщет на карте Евразии пик Победы, 7439 м над уровнем моря, границу бывшего Союза или современной Киргизии и южного соседа, Китая.

Отыскали? Теперь надо взять туристические карты-схемы этого района, найти в них ущелье Каинды, отмерить, в масштабе, линейкой или циркулем вниз на запад от пика Победы по ущелью 80 км, и мы попадаем почти точно в то место, с которого начнется наше дальнейшее повествование.

Сентябрь 1984 года. Поселок горняков и геологов Ташкоро. Выходной. Наша компания, группа российских колонистов (шутка), молодых специалистов разных геологоразведочных специальностей, отдыхает недалеко от поселка на берегу горной полноводной реки Каинда, вместе с женами и детьми. В коллективе редкое для этих условий благодушие и беззаботность.

Теперь время знакомиться с главными героями предстоящего рассказа:

Городецкий Михаил Юрьевич, 26 лет, худой, высокий, широкоплечий, в очках. Выпускник МГРИ. Работает тут буровым мастером.

Евгений, Женя Плахотин, 25 лет. Геолог. Роста чуть выше среднего, темноволосый, с усами.
Симпатяга.

Ваш покорный слуга, Тузлуков Александр Борисович. Самый худой, неженатый и без усов. Тоже 26 лет. Тоже выпускник МГРИ. Тоже что-то бурит.

В момент пребывания у речки они все являются альпинистами-любителями с разным, но в общем-то небогатым спортивным опытом. И сейчас мы вместе с автором начинаем сдавать экзамен, который нам устроили горы. Сам поселок – на высоте 3200 м, штольни, где мы работаем – до 4000 м, и вершины напротив – до 5000 м.

Часть I

Время около четырех часов пополудни. Снизу, из Инильчека, поднимая пыль, в поселок проносится грузовая автомашина.

Потом, от поселка к нам бежит запыхавшаяся Лилька, жена главного, Шеина Валерия Евгеньевича (28 лет, тоже из МГРИ). В поселке он главный инженер. Но главный он не только по должности. Просто этот человек умеет брать на себя ответственность и не прячется за кого бы то ни было при неблагоприятных обстоятельствах.

Лиля сильно волнуется. В руках у нее записка. Записка от Марата. Кто он такой? Это молодой специалист-геолог, первогодок. То есть он только в прошлом году приехал с женой сюда по распределению с нашего же института. Фамилия его Асадулин. 23 года от роду. И в записке речь про другого, главного персонажа нашего рассказа, Окулова Сергея. Он тоже геолог, прошлогодний выпускник МГРИ, 23-х лет, который потащил Марата накануне, в пятницу, на «прогулку», на пик Карпинского, 5050 м над уровнем моря. Где этот пик? Да от Ташкоро недалеко. Через хребты, ущелья, реку Сарыджаз, если по прямой – не менее пятидесяти верст.

Передает записку мне. Читаем: «Шура, Сергей попал в трещину. У него сотрясение мозга. Возьми Женю, приходите, его надо срочно вытащить». Вот те раз! А ведь кроме того, что туда свыше 50 км по горизонтали, так еще и около 3-х км по вертикали. Мы уже знаем, что выше 4500 м там лёд и снег. А время, как я сказал, четыре часа дня. А в трещину он попал еще вчера, и через два-три часа будут ровно сутки, как он там сидит или лежит…

После легкого замешательства объявляем сбор. Понятно, что двое на такой высоте с тяжело пострадавшим не справятся. Как минимум, нужны четверо. Нас, ходячих, в компании трое. Находим в поселке Ташкоро еще одного парня, топографа, в добровольцы (фамилию, к сожалению, забыл), и начинаем быстро собирать рюкзаки. Веревки, системы, ледорубы, карабины у нас свои, а продукты, кое-какие медикаменты, две бутылки водки (на растирание) нам приносят жители поселка. О Чрезвычайном происшествии стараемся много не говорить, но почти весь Ташкоро уже «на ушах». Врезалось в память, как при погрузке на борт ЗИЛа, еще стоя на колесе машины, я обернулся в сторону клуба (до него было не более 15 метров): там немолодой уже механик, подняв неопределенно вверх палец правой руки перед публикой, сидящей на скамейках после работы, изрекал: «Там, на горе, два геолога, два трупа…» Толпа с пониманием произнесла: «У-у-у».

Мы сплюнули, пересчитались, поехали. Сначала на машине 24 км вниз вдоль рек Каинда и Сарыджаз до поселка Инильчек, 2200 м над уровнем моря. Шеин ждет нас у столовой. Потом собирает в каком-то клубе. Настаиваю, что наверх, на спасработы, нужен хоть какой-то врач. Но сейчас воскресенье. Пока его ищут, вызывается еще один доброволец, инженер с П.Т.О. Кажется, его звали Афонин Валера, 24 года. Появляется надежда и на помощь профессионала…

В клубе Шеин знакомит нас с только что приехавшим с г. Одессы геологом – специалистом по минералам. Павел Зайд. Он мастер спорта по альпинизму и альпинист -высотник. Объявляет нам, что руководство спасательными работами берет на себя. Я тогда подумал, что это хорошо.

Неожиданно дверь комнаты, в которой мы заседаем, открывается, и в дверном проеме, подавшись на полкорпуса вперед, появляется усталый Марат. Минуту немая сцена, как в «Ревизоре». А он мутным взглядом обводит присутствующих и как-то виновато — удовлетворенно улыбается глазами. Но как же он устал…

Узнаем от него некоторые подробности происшедшего: накануне, в пятницу, они вдвоем с Окуловым снялись с поселка Ташкоро с целью восхождения на пик Карпинского. Дело в том, что месяцем раньше мы с Городецким Михаилом и Окуловым Сергеем уже были на этой вершине, но из-за неблагоприятных погодных условий в районе вершинного купола решили чуть раньше повернуть назад, не дойдя до верхней отметки вершинного гребня несколько десятков метров.

По альпинистскому классификатору гора технически не превышает 2-Б категории трудности. Но несмотря на это значительная, свыше двадцати километров, удаленность от ближайшего поселка, Инильчека, большой, свыше 3-х километров перепад высот, полное отсутствие каких-либо троп (район почти не посещаем из-за погранзоны) и средств связи, и как позже выяснилось, наличие на вершинном ледовом куполе закрытых трещин, — все это представляло для ребят почти с нулевым альпинистским опытом довольно сложное предприятие.

Так вот, Сергея при первом восхождении не устроило, что он не стоял на высшей точке названного пика, он, месяц спустя, уговаривает Марата, и они вдвоем делают повторную попытку. Подход с переправой вброд через горную реку труда для них не составил.
Переночевали по левому берегу р. Теректы в устье ущелья Аю-Тор ведущего к п. Карпинского. В субботу, приблизительно в семь часов утра, начали подъем. «И то верно, что в темноте по камням лазить, шишки на ногах набивать!». Отдадим им должное: с маршрута они не сбились и около шести вечера были, по их рассказам, на вершинном куполе. Вечерело, погода портилась, и ребята, наспех перекусив взятыми с собой сухофруктами, в связке на основной веревке (к счастью) начали спуск с вершины по пути подъема. Рельеф вершинного купола представлял собой снежно-ледовую шапку с крутизной склона в верхней части до 25 — 40°.

Далее по памяти вот как рассказывал о случившемся Окулов Сергей:

«Когда вышли на седловину у начала снежно-ледового вершинного гребня, начался штормовой ветер. Ветер нарушал равновесие и сёк лицо жёсткой ледяной крупой. Видимость часто сокращалась до 10-20 метров. Склон становился круче. На леднике появились разрывы неприятных видимых трещин. Я притомился. Впереди пошёл Марат. Трещины частью обошли, частью преодолели по снежным мостикам. Когда выбрались на купол, видимость была почти нулевая. Это был фирновый пупырь с небольшими скальными выходами. В сплошной пелене, почти вслепую, прошёл ещё верёвку. Вроде бы гребень пошёл вниз. Решили, что вершина под нами. Перекусили, сложили из камней тур, оставили в нём записку в консервной банке…и назад, страхуясь. Перед вершиной крутизна доходила до 40°. Далее бегом. Марат впереди, я подстраховываю сверху…
Кричу Марату, чтобы остановился, но ветер глушил голос. Рванулся, чтобы догнать…
Твердь под ногами с треском расступилась, я крутанулся – поперёк пролома, махнул руками – не получилось… начинал падать лицом вверх. Странно было видеть, как возле лица плывут обломки фирна.

Дальше темнота.
Момент удара о полку не помню. Очнулся под звуки голоса Марата, ответить смог не сразу, голоса не было. Первое сильное чувство – обожгла обида – полный рот выбитых зубов. Выплёвываю их – они чёрные. Присмотрелся – это же изюм. Жёсткий, замёрзший. Видимо я лежал с открытым ртом довольно долго. Осматриваюсь. Лежу правой половиной тела на узкой наклонной ледяной полочке. Непонятно, как я на ней задержался. Выше меня — широкая полость — зал, ниже – трещина около 1 метра шириной косо уходит куда-то вглубь.

Пошевелился.
Правую ногу не чувствую от таза, в глазах двоится, координация нарушена.
Движения слабые и неверные. Шока не было. Было ясное осознание беспомощности.
Глубина, на которую я упал, была от двенадцати до пятнадцати метров.

Проговорил Марату, что кажется, сломана нога и серьёзное сотрясение мозга.

Понимание, что я здесь довольно надолго, пришло почти сразу. Если бы даже были самохваты, я ими не смог бы воспользоваться. Много позже я понял, что если бы каким-то образом выбрался сразу, последствия были бы гораздо более тяжёлыми. Как это ни дико звучит, но тридцать шесть часов лежания на льду смягчило последствия страшных ушибов от падения на глубину.

Марат пытается меня поднять, выбирая верёвку. Понимаю, что не получится, но не мешаю. Голова работает ясно. Понимаю, что нужны только вы: Шура, Мишка, Женя. Про помощь экспедиции даже не думал. А Марату нужно уходить, и чем раньше, тем лучше. Прощаемся. Он ушёл за вами. Было уже темно, а спуск опасный, легко ошибиться. Он же здесь первый раз. Мысленно провожал его, а душа болела, я чувствовал, что если с ним что-то случится, то всё теряет смысл. Для меня это хуже смерти.

Враспор: руки плюс уцелевшая нога я перебрался на противоположную сторону трещины там, где был уступчик с ледяными сталагмитами. На нём было можно полулежать.

Наплывал холод. На мне был нетолстый шерстяной свитер, подарок сестры, и хлопчатобумажный комбинезон. Ещё Марат мне сбросил штормовку и сигареты. Штормовку подстелил под себя. Курение растягивал до утра. Сначала двигался, растирался, потом остыл настолько, что жизнь теплилась только где-то в груди, а ноги были уже не мои. И жизнь как бы стремилась выскользнуть из меня, и усталость была такая, что воли удержать её, жизнь, не было. В это время как-то представилось, что там, внизу, в посёлке Рашида, жена моя с ещё не родившимся ребёнком моим, и если я замёрзну, то будет как-то неладно. Растираться сил уже не было и просто слегка ворочался с боку на бок, и это было так больно, как разминать затёкшую ногу. Только затёкшим был весь я, до самой сердцевины. Эти «жёсткие болевые лапы» незаметно пронизали – охватили меня всего, но ощущал я их только когда начинал двигаться»

Где-то к десяти часам вечера Марат в одиночку добрался до юрты чабана, который с сыном девяти лет пас овец в зеленой зоне под склонами п. Карпинского. Поев и отдохнув, они вместе с чабаном приняли следующее решение: не позже пяти часов утра следующего дня чабан-киргиз с запиской от Марата для нас отправил вниз, в п. Инильчек, сына на лошади. До поселка было около двадцати километров. Сами же они вдвоем, не теряя времени, решили предпринять еще одну попытку подъема Сергея из трещины.
Но скоростной подъем от юрты до предвершинной трещины с преодолением перепада высоты свыше двух километров да и утомительное лазанье по скальному цирку между п. Карпинского и п. Сов. Конституции привело к тому, что у трещины они были сильно уставшие. К тому же пастух был в легкой ватной куртке и кирзовых сапогах и на таком рельефе и на такой высоте был явно «не в своей тарелке». От холода и ветра его знобило. Кроме того, отсутствие дополнительного снаряжения и элементарных знаний по организации спасработ сделали попытку подъема Окулова из трещины безуспешной.

Рассказывает Сергей: «Утро дохнуло надеждой. Вскоре услышал шаги наверху, появились Марат с чабаном Асакуном. Стало веселее. Но сил почти не осталось, сознание мутилось. Я едва мог разговаривать и не мог им чем-либо помочь, да и не ждал, что они меня поднимут. Спасение было в двух телогрейках, которые они мне спустили. Благодаря этому я смог немного поспать днём и продержаться ещё одну ночь. Ещё первой ночью стало ясно, что вас, группу подъёма, можно ждать, начиная, с послезавтрашнего утра. Они пару раз пытались потянуть меня вверх, но безуспешно. Верёвка врезалась в фирновый край трещины, да и усилий двух человек было явно недостаточно»

К четырем часам дня эта двойка снова вернулась к юрте. Мальчик-киргиз уже вернулся, рассказал, что отдал записку кому-то в поселке, но точно не знает кому, так как был выходной, и в конторе никого не было. Марат понял, что ста процентов гарантии, что записка дойдет до адресата, у него нет и, немного отдохнув, сам отправился в поселок за подмогой.

Альпинист – новичок показывал чудеса работоспособности альпиниста-высотника или, как говорили в ту эпоху, советский характер. Часть пути до тросовой переправы через речку чабан подбросил его на лошади.

Часть ΙΙ

После восемнадцати часов нашелся и врач – доброволец. Молодой человек, киргиз. По специальности – стоматолог. Еще по памяти помню, что другой врач, женщина, передавая ему медицинские инструменты (кажется для стимуляции работы сердца), о чем-то его инструктировала. Около семи вечера грузимся на ту же машину с Ташкоро. Кроме нас, «местных» в нашей компании, если угодно, в спасотряде, еще врач (нам в тот момент было не до его квалификации) и наш новый руководитель. Получалось вполне прилично. Несмотря на уговоры, забрался в машину и Асадулин Марат и с ним за компанию еще один МГРёвец, аспирант, ходящий очкарик из архива, Паутов Леонид.

Через восемь километров от поселка машина нас выгружает. Накануне здесь сошел боковой сель*, и дорогу еще не успели очистить от груды лежащих камней. Дальше – пешком. На тот момент мы жили в этих горах уже много месяцев, и на подходе горняшка особо нас не беспокоила. Темп движения по дороге был очень приличный. С собой, кроме палатки, веревок, примуса, бензина, спальника для Сергея, продуктов и, двух бутылок водки (вместо новокаина) у нас на группу было не менее трех тяжелых шахтерских фонариков и этот медицинский ящик. К вечеру река, вдоль которой мы шли, была весьма полноводной, и переправляться вброд, чтобы быстрее попасть в ущелье, ведущее к п. Карпинского, было совсем небезопасно. Но до натянутой тросовой переправы через реку мы смогли добраться еще засветло. Около часа тратим на то, чтобы вся группа с соблюдением мер альпинистской страховки переправилась по тросу на другой берег.

Там, около старого деревянного домика, оставляем вконец уставших Марата и Леонида и начинаем движение в боковое ущелье, которое должно привести нас к началу нашего маршрута.
К юрте чабана мы подошли, когда уже стало совсем темно. Сделали первый привал, попили айран** с лепешкой (киргизы – народ отзывчивый и гостеприимный). Включили фонари и где-то в одиннадцать часов ночи начали выбираться к началу маршрута.

На подходе врач с Зайдом стали сильно отставать, начинала сказываться высота, и нам их часть общественного груза пришлось раскидать на остальных.

Подниматься по хаотичному нагромождению каменных глыб скального цирка ночью было бы и утомительно и небезопасно, но еще в первое восхождение, уже на спуске, мы заприметили высохшее русло маленькой горной речки прямо под отвесными в этом месте склонами пика Карпинского.

И теперь, несмотря на кромешную темноту, нам удалось быстро отыскать это русло, и поэтому на преодоление скального цирка мы потратили не более полутора часов. Зная маршрут, двигаясь по сухому руслу речки, оставляя справа склоны п. Карпинского, сначала услышали, а потом, приблизившись, увидели стекающие по крутому скальному склону два длинных узких водопада. Это был наш главный ориентир.

Подъем на гору дальше проходил аккурат по простым, но довольно крутым скальным осыпям склона между двумя этими водопадами: причем ширина участка между ними не превышала двадцати метров. Время шло. Темп движения из-за крутизны и высоты начал падать.
Особенно тяжело было врачу и Зайду, которых мы взяли в Инильчеке. Где-то около двух часов ночи решаем, что Зайд с врачом пока с нами выше не идут, ждут нас на осыпи. Это была их просьба. А мы рисковали не успеть к Сергею с помощью. А по вертикали нам оставалось еще не меньше километра, если не больше. Оставляем им пуховики, их спальники, еду, а сами впятером продолжаем движение вверх.

Ну почему геологам в горах не давали рации.? Еще через час, может полтора, горняшка* и усталость начинают доставать и нас. После привала у чабана делаем вторую остановку. Время сейчас около трех часов ночи. Мы явно устроили высотный марафон. Вот только не перегореть бы раньше, чем достигнем цели.

Пока сидим на камнях и пьем ледниковую воду, закусывая сухофруктами, небо со стороны предвершинного гребня (как раз на востоке) начинает слабо-слабо бледнеть. Нам надо туда. Сил уже мало, а идти надо. К тому же чувствую, что ребята, которые здесь, на высоте, первый раз, начинают побаиваться крутых, особенно так кажется в темноте, скальных склонов. Успокаиваю. Говорю, что здесь – «тропы». На секунду мелькает мысль: «А вдруг забастуют».

Медленно, забирая вправо, продолжаем набор высоты. Склон и вправду пока пеший, но скалы пошли со снегом. Народ приободряется, и где-то еще через час мы подходим к началу предвершинного гребня. Дальше, если бы это можно было видеть со стороны, пошло «кино». Утренний рассвет уже начал освещать вершинный купол, и от того места, где мы находились, уже было видно черное отверстие трещины, куда провалился Окулов. Оно выделялось на однообразном крутом снежном склоне. Всем очень хотелось дойти быстрее, но здесь на 4500 ÷ 4700 м горняшка и усталость начинают достовать и нас. Это мне напоминало в. Эльбрус, когда от скал Пастухова на 4800 м кажется, что до впереди идущей группы близко, но, теряя темп, понимаешь, что ты находишься в зоне жуткого кислородного голодания.

По высоте оставалось преодолеть не более 350 метров, но какие это были метры! Уже никто не просил об отдыхе. Но каждый шел своим темпом. Кто-то, глотнув побольше воздуха, буквально перебегал на три-четыре метра к очередному скальному уступу, чтобы потом, задыхаясь, упасть на него (а не на снег). Кто-то, не желая останавливаться, но не имея сил идти, полз вверх на локтях и коленках. Кто-то шел, тупо, по чуть-чуть переставляя ноги, но не останавливался. Но ни один человек сейчас не просил об отдыхе. В мыслях все видели себя наверху, около той
трещины.

Часть ΙΙΙ

Последние сто пятьдесят метров шли по крутому фирновому склону. Утром здесь было 5 — 10 градусов ниже нуля и сильно ветрено. Первый раз во мне екнуло: «Неужели не успели?» У отверстия во льду мы были около шести часов утра, казалось, совсем без сил. Аккуратно, на страховке, подходим к краю трещины. Видно, что ледовые крючья Марат забил надежно. Две веревки уходят в темноту, к Окулову. Наклоняю голову над обрывом, слышу глухой, бесцветный голос Сергея, про то, как хорошо, что мы пришли. Ясный перец, хорошо! До него по вертикали не менее пятнадцати метров. Поняв, что спускаться к нему для оказания срочной медицинской помощи не нужно, а также то, что сам он при подъеме себя помочь нам тоже не сможет, делаем первую попытку вытянуть Окулова наверх. Горняшка все еще продолжала колошматить группу, но так как отпала необходимость тратить силы на подъем в гору, они, насколько это было возможно, восстанавливались.

В каком-то экстазном порыве мы схватили одну из двух закрепленных веревок и с усилием пяти здоровых мужиков потянули пострадавшего наверх. Нас хватило метра на четыре подъема, после чего веревку напрочь заклинило. Во-первых, оттого, что она, несмотря на подложенный ледоруб, сильно прорезала фирновый край трещины;
во-вторых, Окулов был большой и, видимо, цеплял телом за сосульки и неровности ледяной стенки. Ну, а в-третьих, ни перехватиться, ни передохнуть при таком варианте подъема невозможно, не рискуя уронить пострадавшего. Стравливаем верёвку с Сергеем снова на полку и проговариваем с ним, что еще час – полтора он потерпит, пока мы в ста метрах ниже по склону, где есть площадки, поставим палатку, отдохнем и обдумаем, как рациональнее организовать подъем. Я нимало удивился, что на этом этапе работ инициативу по спасработам взял в свои руки Городецкий. Он активно работал с веревками, давал дельные советы и, если память не врет, делал это не выпуская сигареты изо рта. На высоте около пяти тысяч метров, без акклиматизации, да еще по случаю не дурак выпить, Михаил был явно в лучшей спортивной форме, чем остальные. Я в это время почему-то впал то ли в ступор, то ли в прострацию, и скорее механически выполнял его команды.

В палатке мы разожгли примус, согрели чай. Тут родился вариант про оттяжки с карабинами с противоположного склона трещины, которые выполняли бы роль блока при работе с веревками на подъеме. Правда, оставался риск уронить в трещину того, кто будет через нее переправляться, но дальше мы работали осторожно. Ну а такие мелочи, как страховка при подъеме через схватывающие узлы (жюмаров у нас не было) и подъем в две веревки по схеме «грудь — таз» (не путать с ногами) мы уже знали.
По-прежнему на снежном склоне было холодно и ветрено. Еще около часа мы потратили на организацию станции, блока и дополнительной страховки. Тянули по двое за каждую веревку, а Плахотин перемещал попеременно схватывающие узлы и кричал Сергею над трещиной о командах при подъеме.

Около одиннадцати утра изможденный, с желтовосковым от стресса и лишений лицом Окулов сидел около трещины рядом с нами, весь в веревках. Это было здорово! Почти сорокачасовое пребывание на высоте около пяти километров и в ледяном плену на глубине около пятнадцдти метров для него закончилось. Но сам он из-за переутомления и сильно болевшей ноги даже вниз идти сейчас не мог, и нам нужно было «кровь из носу» как-то его транспортировать.

Часть ΙV

И все-таки со спуском до палатки проблем не было. Мы засунули его в спальник, сделали «кокон» из основных веревок, подложили полиэтилен, и по крутому снежнику быстро сбросили 100 ÷ 150 метров до палатки. Тут выяснилось, что продукты на исходе. На радостях все без исключения выпивают по стопке водки, и где-то на час вся компания проваливается в состояние полной сонливости.

Но Сергей выглядит очень плохо, и мы все, боясь осложнений, начинаем не менее мучительный, чем подъем, спуск с пострадавшим вниз.

Справедливости ради надо сказать, что погода в тот день нам благоприятствовала. Ниже 4700 метров было почти безветренно, а к обеду стало даже солнечно. В горах бывает намного хуже. Стащив волоком спальник с Сергеем по снегу еще метров на двести вниз по фирновому склону, мы вышли на скальные осыпи. Всё. Дальше двигаться с пострадавшим надо как-то по-другому. Пока осыпи были из мелких камней, Сергей висел на наших плечах, беспомощно волоча за собой одну ногу, а мы попарно меняясь, потихоньку сбрасывали высоту. Но это сильно выматывало. Когда пошли большие скальные валуны, поддерживать сразу с двух сторон стало невозможно, но сами валуны стали одной из точек опоры для пострадавшего при движении.

Еще мы рассчитывали, что врач и Зайд, которых мы оставили между двух водопадов, смогут частично подменить нас при транспортировке, а главное, мы хотели хоть что-нибудь поесть из той части продуктов, которую оставили им при подъеме.

Но когда к трем часам дня мы сбросили первый километр высоты и подошли к верхней части цирка ледника п. Конституции, на указанном месте людей мы не обнаружили. Мы терялись в догадках. Зайд был опытный альпинист и просто так уйти вниз, бросив группу, он, наверное, не смог бы, тем более с пострадавшим. Обзор местности над водопадом был сравнительно большой, но Зайда с врачом нигде не было. Поискав и покричав им, мы решили, что они спустились под водопад, к реке, чтобы приготовить нам что-нибудь поесть. И мы снова двинулись вниз. Сильно мучила жажда. Хотелось соленого бульона. Но бензин в примусе закончился, и кроме банки тушенки, как назло, несоленой, у нас больше ничего из еды не осталось.

К пяти часам вечера мы, вконец измученные, спустились на боковую морену под водопадами и устроили привал около мутной горной речки. Врача с Зайдом здесь тоже не было. Было понятно, что что-то они «сморозили». Но ни злиться, ни пытаться анализировать ситуацию мы были не в состоянии. Сергей, сбросив высоту и согревшись от солнца, стал активнее помогать себе сам. Он уже не боялся нагружать как костыль неработающую ногу и где шел, где сползал по осыпям, а мы поддерживали и страховали его, чтобы его случайно не опрокинуло в этом бесконечном скальном хаосе. Прошли уже ровно сутки, как мы выехали с п. Ташкоро.

Мы не спали, с утра почти ничего не ели и по-прежнему не имели ни малейшего понятия, когда сможем рассчитывать на помощь с экспедиции. Похоже, никто не хотел или не знал, как добраться до нас в этом бесконечном скальном безмолвии, рискуя потеряться. Вот Зайда с врачом мы где-то все-таки потеряли.

Афонин с топографом ушли вниз, вроде за помощью. Ребята устали, да и ситуация была уже не критическая. Мы тупо сидели около несоленой тушенки, которая не лезла в глотку, вчетвером: Евгений, Михаил, Сергей и Шура. Высота была здесь, думаю, около трёх тысяч метров, так как по-прежнему не было рядом ни одной травинки. Я был в вибрамах.* Ноги у меня уже были стерты в кровь и сильно болели. Говорили мало, и через тридцать минут продолжили свое сползание по высохшему руслу горной речки в нужном нам направлении.

Мы двигались очень медленно. Через полтора часа кто-то поднялся к нам от чабана и сообщил, что внизу, у начала морены пострадавшего ждет лошадь. Но темпа движения это сообщение нам не прибавило. В восьмом часу вечера мы наконец-то выбрались на луговую часть ущелья, посадили Сергея на поджидавшую лошадь и следом в нормальном темпе отправились к чабанской юрте.

То, что мы увидели около юрты, было достойно зрелища из голливудского боевика. Человек десять-пятнадцать в плащах, шляпах, резиновых сапогах и с ружьями поджидали нас там, не делая никаких телодвижений чтобы как-то нам помочь. Помню, что главным там был инженер экспедиции по технике безопасности.

У юрты мы отдохнули час и до отвала наелись. К нашему огорчению двойки сопровождения врач – Зайд так и не вернулась. Было решено, что часть нашей группы во главе с Женей Плахотиным утром возвращается вверх, на маршрут, на поиски пропавших. А мы с Городецким и еще трое, в том числе этот инженер, уходим вниз сопровождать Сергея до больницы. Откровенно говоря, я рассчитывал, что эти бравые охотники помогут нам тащить носилки (которые принесли) с Окуловым до завала, где нас всех ожидала машина, но не тут то было. Для меня так и осталось до конца не ясно, почему кроме нас, пятерых так никто больше и не пошел с группой сопровождения. Наверное, пропажа двойки их сильно перепугала, и быть группой «поддержки» при их поиске считалось более важным.

Чабанская лошадь переправила Окулова через бурную горную реку в основное ущелье; его выгрузили, а лошадь забрали. Мы следом, приблизительно к одиннадцати часам закончили в темноте тросовую переправу через ту же речку, впряглись в носилки с лежащим на них Сергеем и еще часа три-четыре в полной темноте по горной дороге аккуратно несли его до машины…

В Ташкоро снова нас привезли на вахтовом автобусе только к пяти часам утра следующего дня. Мы уснули, а в семь нас уже снова стали будить на работу. Нам за наше «хобби» отгулов не полагалось. Хорошо еще, что за прогул в понедельник с работы не выгнали.

P.S.
Зайда с врачом нашли на следующее утро там же, где мы их оставили накануне.
Поспав в ночь восхождения до утра на осыпях и отдохнув, они решили идти к нам наверх на помощь. Однако, не зная рельефа, сбились с маршрута и ушли в ледовый цирк соседней вершины: пика Советской ( Сталинской) Конституции. В это время мы на спуске с пика Карпинского с ними разминулись. Поняв, что заблудились, и что наверняка их будут искать, они к вечеру сумели выйти к тем же осыпям среди двух водопадов. Там утром следующего дня их и забрала группа Плахотина Евгения.

P.Р.S.
Если для кого-то такие названия как Иныльчек, Тянь-Шань и даже п. Победы кажутся столь же абстрактными, как, например, Дели или Таиланд, а Центральный Кавказ вообще, и Баксанская долина, в частности, — как дом родной, для понимания проделанной работы уместна следующая аналогия: с АУСБ «Шхельда» часиков в пять вечера с рюкзаком весом 8 ÷ 10 килограмм отправляемся на в. Эльбрус. Идти будем до седловины. Не надо ограничивать себя в еде, питье и тепле. И выходить лучше в августе. В сентябре Эльбрус капризен. Так вот, ограничения следующие: до подхода на поляну Азау, по возможности, не останавливаться и не пользоваться, даже частично, попутным транспортом. На «Азау» — час, можно меньше, отдых, с едой и питьем. Потом пешочком наверх. Идти придется ночью. Темно и можно заплутать?
Ничего. Там тропа набита, «канатку» видно, фонариками светим. Сервис полный.
Идем: «старый кругозор», станция «Мир», дальше, как позволят силы, до «бочек» (3700 м) или «Приюта одиннадцати» (4200 м). Тут еще час, максимум два, на акклиматизацию. А со сном надо потерпеть до возвращения вниз. Дальше самое интересное. Какая-то предварительная акклиматизация до 4000 м, нужна, иначе тут нечего делать. А сейчас, уж как сможем, движемся сразу наверх. Вам повезло, и Вы дошли до седловины на высоте 5300 м. Достаточно! Попили чаю (можно спирта) если от переутомления не вырвало. По моим прикидкам, время на будильнике должно быть не позже одиннадцати часов следующего дня (или поход просто придется отложить до лучших времен). Через полчаса – час начинаем спуск. Конечно, не до 4200 м. А сразу до поляны «Азау». И не на канатке, а пешочком, с тем же рюкзаком. Пришли? С Вами все в порядке? Тогда еще час на отдых. И снова идем. Вниз по долине километров 20 ÷ 25. Пешком. Необязательно прямо до «Шхельды». Обязательно – пешком. Время движения большого значения не имеет. Эксперимент получился? Теперь Вы сами понимаете, что он того стоил! Да. И не надо никого вытаскивать из трещины и тащить на себе вниз, до лагеря. Это – льгота.

декабрь2004г.

МГРИ – Московский геологоразведочный институт

Материал публикуется с согласия автора.